И власть манит.

Безвластие пугает.

А тут... документик старинный, мол, вот она кровь...

...нет, людей обмануть можно, но не родовой артефакт. Ему до бумаг, что поддельных, что истинных дела нет. Он кровь читает.

- И я бы не обратила внимания, - меж тем продолжила княжна, расправляя юбки, - когда б не было это сказано мне... и не только мне... знаешь, она Снежку обозвала нелюдью. Мол, от них все беды...

- А Снежка что?

- Ничего. Будто и не услышала. Она странная. И я не понимаю, зачем она здесь...

- Затем, зачем и все...

- За корону воевать? - прижалась к папенькиному плечу. - Давай уедем? Плюнем на все и уедем... небось, что бы ни случилось, дома отобъемся... ты маг, я маг... маменька, опять же... а против трех огневиков ни одно войско не устоит... и зимы у нас суровые.

- А...

- Одовецкой письмецо напишешь. Хотя бы про то, что деньги ее нам без надобности... лежат вон, пусть распоряжается...

- А Империя?

- Что с нею? Стояла без нас, и простоит еще... а мне страшно.

- Мне тоже, - Дубыня Таровицкий поцеловал дочь в макушку. - Именно потому нельзя все бросать... а ты не кривись. Попытайся поговорить с Аглаей. Я слышал, она девица неглупая. Авось, подружитесь.

По тому, как фыркнула Солнцелика было ясно: не верит.

Димитрий тоже не поверил.

Но заметочку сделал. На всякий случай.

Статейка исчезла в шкатулке, и Лизавета вздохнула. Завтра уже появится... а там... вот ладно бы только статейка, ее любой, почитай, при толике воображения написать мог. Снимки же - дело иное... искать будут, кто сделал?

Всенепременно.

Вопрос лишь в том, сколь старательно. И хотелось бы думать, что эти бабьи дрязги не сочтут делом, стоящим внимания. Правда, что-то подсказывало: на этакое везение рассчитывать не след.

Сперва проверят слуг, после и до красавиц дело дойдет... а Лизавета, как ни крути, за «Сплетником» значится. И найдут, и... что будет?

В вину ей поставить нечего, ибо пишет она правду, но вот с конкурса уберут, тут и думать нечего. Не всякая правда людям приятна.

Впрочем, долго грустить Лизавета не умела и, убрав шкатулку в секретер, закрыла ящичек. А ключик в белье спрятала. Неудобно, холодненький и остренький, зато надежно. Она оглядела себя, расправила юбки и решительно вышла из комнаты.

В конце концов, никто не говорил, что по дворцу нельзя гулять.

А раз не говорили, что нельзя, то выходит, можно.

В коридоре было пусто.

И в следующем. И... кажется, Лизавета несколько заблудилась. И главное, что спросить-то не у кого, дворец будто вымер, впору на помощь звать...

Она огляделась.

Красная ковровая дорожка. Стены мраморные. Потолок, расписанный полуголыми нимфами, и огромные хрустальные люстры. Свалится этакая, так и раздавит. Почему-то мысль эта Лизавете категорически не понравилась. И вообще во дворце она ощущала себя на редкость неуютно.

А с другой стороны... если коридор имеется, то куда-нибудь он выведет.

И Лизавета бодро зашагала по ковровой дорожке, правда старалась держаться стеночки, ибо мысль о том, хорошо ли закреплены люстры, не отпускала категорически.

Коридор привел в залу.

А та - в очередной коридор, опять же с люстрами, причем тут они мало того, что висели на редкость густенько, так еще и были широки, едва не цепляясь коваными рожками друг за дружку и за стены. Лизаветины шаги разносились по коридору... но никто не выходил.

Этак... этак можно труп протащить, его и не заметят.

То, что мысль подобная пришла не только в Лизаветину светлую голову, она поняла позже, когда вдруг споткнулась о... сперва она приняла это за груду тряпья, потому как несмотря на обилие люстр было в коридоре темновато.

После сообразила, что груде такой посреди дворцового коридора делать точно нечего.

А там уж... туфелька, лежащая в стороночке. Руки раскинутые. Волосы... белое лицо, раззявленный перекривленный рот.

Лизавета зажала собственный, чтобы не заорать.

Нет, ей случалось мертвецов видеть, и в университете, на целительской кафедре, и позже, когда она по делам своим заглядывала в мертвецкие... но там... там было иначе.

И трупы выглядели не страшно. Они и на людей не особо походили, так, будто куклы восковые, исполеные с великим искусством, но все равно куклы...

Лизавета попятилась и вновь едва не споткнулась, на сей раз о туфлю.

Прижалась к стеночке, велев себе успокоиться. Хороша она... этак и вправду окажется, что место Лизаветино не в газетчиках, а среди нынешних...

...из нынешних, точно.

Она видела эту девицу за обедом. Имени, конечно, не знала, но... та сидела ближе к помосту, и значит, звание имела...

Лизавета вдохнула.

Выдохнула.

Прислушалась. Хороша она будет, если кто-то застанет над телом. После поди, докажи, что не она девицу... а ведь кто-то же... вон, чулочек сетчатый вокруг горла бантом завязан, а в волосах будто перья птичьи... или не птичьи?

И не перья.

Лизавета сделала шажок.

Она только посмотрит, одним глазочком... точно, не перья. Это лепестки розы. Она один подняла, понюхала. Еще пахнут, и главное, не побурели, не помягчели... и выходит, сорвали их не так, чтобы давно. А девица? Может...

Лизавета заставила себя пересилить страх. Она подходила к лежащей бочком, прекрасно понимая, что весьма маловероятно, что девица жива, но вдруг... и вообще, хотя бы понять, как давно она... как давно ее...

...тело было холодным.

То есть, не совсем, чтобы как лед, но определенно холоднее, чем нормальный, сиречь, живой человек. И сердце молчало. И... Лизавета склонилась над умершей, пытаясь расслышать дыхание, однако вместо его услышала звук шагов.

Таких быстрых.

Решительных.

Она вскочила и бросилась прочь. Кто бы ни шел... не надо, чтобы Лизавету видели здесь.

Она добежала до двери.

За дверь.

И за вторую. И лишь тогда, прислонившись к ней, задышала, пытаясь успокоиться. Сердце билось так, что, казалось, того и гляди из груди выскочит.

- А что вы тут делаете? - поинтересовались у нее на редкость нелюбопытным тоном, будто говорившему на самом деле было глубоко все равно, что делает эта странноватая растрепанная девица в месте, в котором подобным особам находиться не положено.

- Прячусь, - честно сказала Лизавета.

И огляделась.

И матюкнулась. Мысленно, конечно, ибо благовоспитанные девицы матеряться исключительно в мыслях, ну или в местах совершенно безлюдных. А комнату таковой назвать было сложно.

Комнаты.

Она узнала их... помнится, в позапрошлом году столичный модный журнал делал большую серию статей о дворцовых интерьерах, в том числе и о апартаментах наследника престола. Да и хозяина их, пусть несколько лишенного того портретного лоска, который должен был внушить подданным почтение, опознала. Запоздало ойкнула. Присела, неловко оттопырив зад, - узкое платье вдруг стало на редкость неудобно, а колени и вовсе застыли, будто деревянные.

- П-простите...

- От кого? - наследник престола, который занимался делом совершенно непотребным - тятенька точно не одобрил бы - подремывал в креслице с газеткой, поднялся.

- Н-не знаю.

- А тогда зачем прячетесь?

Лизавета смотрела на этого мужчину, который... который был всеобъемлющ... мамочки родные, чем же его кормили-то? И ладно бы он ввысь вырос... ввысь еще ладно, высокие мужчины встречаются, так он же ж во все стороны.

И бархатный костюмчик, казалось, то ли изначально был тесен, то ли стал таковым вдруг, но самым подлым образом собрался на бочках валиками, вытянулся на животе и даже швы показал.

- Просто... испугалась...

Лизавета задрала голову.

Было в великом князе росту... вот как с полторы Лизаветы. Она ему и до плеча-то не достанет. А если вширь мерить, то и четыре влезут... или пять... и главное, на портретах-то он, в мантии и при малой короне гляделся внушительно.