- Тем, что на того, кто ею владеет, легко воздействовать. Вот взять хотя бы императора. Все уже знают, что слово его ничего не значит. Что всю силу забрала императрица. А она по сути своей нелюдь и...

...паренек и охнуть не успел, как смело его со стола, скрутило. И сила, еще недавно казавшаяся частью тела, вдруг исчезла, а само тело расколола боль.

Тыкал Кедр Войтютович легонько, не желая болтуна крепко покалечить - на это свои умельцы найдутся - однако за годы многие он усвоил одно: редко какой маг с переломанными пальцами чаровать способен. Паренек заскулил, завыл, ногами суча по полу. Кедр Войтютович вздохнул: эх, молоденький совсем... дурноватый... где только понахватался идеек подобных?

Он легонько тюкнул бедолажного о стол головушкою, а после, уже беспамятного, ремнем скрутил да самолично в погреб сволок. Пусть с ним дальше стража беседует, выясняет, откуда эта крамола недобитая вновь полезла. А у Кедра Войтютовича дел еще изрядно.

Гостей успокоить.

Чарочки поднести во извинение. И перемолвится парой словечек с каждым, мысли в верное русло повернуть, убедить, что нет ничего глупее новой смуты искать. Да сделать надобно быстро, пока первичное внушение держится.

Эх, жаль, сам Кедр Войтютович в делах подобных не специалист, но чего сможет, тем поможет...

...а еще сыну отписать. Давно он батюшку не проведывал. Как бы тоже... справедливости не захотелось. Но для такого случаю у Кедра Войтютовича аргумент имелся, крепкий, из турьей вываренной шкуры. И погреб. Как показывала практика, погреб на молодые умы крайне просветляюще действует.

Глава 38

Глава 38

На окраине города фонари, если и зажигали, то редко и по превеликой надобности, а еще потому, что, невзирая на все высочайшие указы и, что куда важнее, защитные заклятья, фонарей этих было ничтожно мало. Только, бывало, поставят какой, закрепят наилучшим образом, оплетут заклятьями, он и простоит денек-другой, чтоб на третий или повалится, или и вовсе сгинуть.

Что ж сделаешь, народец тут селился лихой и, говоря по правде, диковатый.

А еще темный и с темнотою своей не желающий расставаться.

Вот и в трактире «Кабанья кость» было темно, сумеречно и воняло. Причем вонь эта, кислой капусты, гнилой соломы и мочи, ибо некоторые несознательные личности ходили до ветру прямо тут, в углах, въелась в стены, пропитала низенький небеленый потолок, с которого свисали жутковатого вида крюки, да и обжилась. Впрочем, скажи кто местным про нее, премного удивились бы.

В трактире было людно.

Жались к стенам попрошайки, день которых был столь удачен, что позволял провести ночь в тепле. Хихикали шлюхи, задирая и без того короткие юбки. Многие были молоды и еще хороши собой, на шеях некоторых болтались целительские амулетики, пускай и разряженные, но все одно доверие они вызывали. И людишки попроще девкам радовались, а вот к иным, выглядевшим не в пример серьезней, те и сами не лезли, блюдя свою, сложившуюся иерархию.

- Двести целковых, - Таранька хотел было сплюнуть под ноги, но зацепившись за холодный взгляд старшого слюну подавил. - За ерунду, почитай... а после еще дадут...

Басурман сидел, подперши подбородок рукой, и гляделся расслабленным, будто бы мыслями своими он пребывал не в грязном притоне, но в месте, куда более подходящем человеку солидному. Пальчиком шевельнул, мол, продолжай, и Таранька, нервно ерзавший на месте, заговорил спешно.

- Надобно нищим дать, чтоб слушок пустили... и девкам, эти и задарма поработают... а еще если листовочки разнести согласимся...

- Какие?

И на грязный стол легла серая рыхлая бумажонка, которую Басурман взял двумя пальчиками, поднес к самому носу, ибо мало того, что кривым был, так и еще второй глаз слепнуть стал.

Плохо.

Воровской мир слабости не прощает. И давно бы уйти, передавши дела кому потолковей из новых, да... кому? Жадные они, голодные, и как все молодые, почитают себя самыми умными. Слово воровское им - это так, баловство, и руку Басурманову над собою терпят исключительно со страху. А как пройдет страх...

...польется кровушка, что на пол этот, что на улицах городских.

Бестолковые.

Но уходить надобно... все ж Басурман был человеком опытным, и чуйка у него работала преизрядно. И что нашептывала, то ему не нравилось совершенно.

Газетенку он прочел.

Мерзость найредчайшая, а главное того самого свойства, с которым честный вор завязываться не станет. Нет, убить там, ограбить - это одно, это жизнь такая, а вот сплетни грязные по городу, что крысы заразу, разносить...

- И ведь правда, чистая правда! - Таранька спешно перекрестился, за что и получил по руке, ойкнул, спрятал за спину, застыл, дрожа.

Шелупонь.

- Правда, стало быть... царица - нелюдь, всех извести желает? - тихо поинтересовался Басурман, листок складывая. Выкинуть бы его или в огонь швырнуть, избавляясь от мерзости, но...

...честному вору, конечно, не с руки с властями дела общие иметь. Но Басурман был слишком стар, да и Смуту застать успел, и даже послужить, а потому...

...новой он не желал.

И не столько потому, что боялся, страх у него еще тогда отбило, когда Арсинор горел со всех четырех концов, а безумные кликуши огонь разнося, кричали о конце мира. Нет, имелась у старого вора одна тайна, не сказать, чтоб вовсе стыдная, скорее житейская, обыкновенная.

...надо будет заглянуть.

Сказать, чтоб собирали барахлишко да к морю. У моря-то всяко поспокойней. Подводу нанять, ибо Марушка уже и сама немолода, куда ей управляться с переездами. Квохтать станет, за вещи хвататься... благо, дочка в него пошла. Кивнет и на матушку прикрикнет. А сама...

...зятек-то воспротивится, но...

Он, хоть горделивый, вид делающий, будто бы знать не знает, кто таков Басурман, но Стеньку любит, поймет, как оно сделать надобно... еще и сподмогнет.

Решено.

Тараньке Басурман затрещину отвесил и велел:

- Не лезь в дерьмо.

Тот обиделся.

Небось, взял денег наперед, заверивши, что все наилучшим образом обустроит, а теперь выходило, что деньги эти возвращать придется.

- Но...

- Не лезь, - Басурман поднялся. Зрело в груди нехорошее предчувствие, что времени осталось мало, если и вовсе осталось оно. - Целее будешь. Нет в этих играх ворам места.

Он покинул корчму, оставивши честный разбойный люд гулять, а сам вдохнул дымный теплый воздух. Отцвела черемуха, отлетела... и холода прошли.

Еще неделька-другая полыхнет лето настоящим жаром.

Завоняются мусорные кучи, которые на улицах образовывались, несмотря на все старания Санитарной службы. Крысы, от жары очумев, попрячутся в подземельях, а вот люду скрываться негде. Летом тесно, душно и тяжко...

...может, и хорошо, что уедут. Небось, Марушку он давненько уговаривал на воды податься, а она все отнекивалась. Мол, как одной?

А отчего б и нет?

Он бы, раз уж в приличиях дело, нанял бы ей эту, компаньонку, чтоб как у благородных. Гардеробу справил. Только не по нынешней моде, когда девку от мужика не отличишь, не поймешь, то ли рубаха длинная на ней, то ли платье...

Марушке такое не пойдет.

А вот чтоб платье настоящее, в пол, да из ткани тоненькой, легенькой, цвета лазоревого, как глаза ее, бедолажной, некогда поверившей, будто бы любви одной хватит, чтоб исправить каторжника и рецидивиста.

Не хватило.

Не исправила.

И горя хлебанула, когда он в очередной раз угодил... после-то уже берегся, не себя ради, но их, которым и быть-то не должно... куда вору честному да семью законную? А он нарушил обет, повенчался, чтоб честь по чести.

...плевать на правила.

Басурман потер грудь. Ноет. Болит...

...если сердце станет, то Марушка знает, чего делать. И пусть нет у него законно ни имущества, ни акциев, зато имеется счет в банке. Деньги, они не пахнут. Хватит и Марушке на жизнь безбедную, и доченьке-раскрасавице, и внукам...