Стрежницкий опять поерзал.

- Не помирается?

- Кровать жестковата.

- Прикажу - перину заменят.

- И пахнет нехорошо...

- Это мазь.

- Вот почему у целителей или гадость редкостная, или воняет?

- А кто ж знает-то, - Димитрий, как и полагается скорбному родственнику - ладно, пусть не совсем родственнику, но лицу определенно имеющему интерес в происходящем - устроился в креслице. И рученьки сложил. - Не умеют они по-другому.

- В общем... начало крутиться... еды она с собой носит, денег берет... но сестрице ли? И только ли ей? Я и уговаривал себя верить, и не мог... тем паче, она со мною ездить перестала. Как я в разъезд, так она в деревню. Сперва-то я даже радовался, что не заденем. Поставил людишек своих приглядывать. Не за ней, само собой, за деревенькой этой. Большие Гнили называлась... чтоб не пожгли и вообще... хотя на редкость поганое, глухое место. Ее отыскать средь болот надо было постараться. Так вот... сказал ей, что ухожу деньков на семь... что надобно на другой край выбраться, встретиться... тут-то она и начала со мною проситься... мол, засиделась и все такое... ластиться, спрашивать, с кем встречаюсь и когда...

- А ты?

- А я... я и глянул на нее... другим взглядом, знаешь? Просто почуял, что уже и сам взять ее хочу...

- Менталистка?

- Еще какая... прямого внушения береглась, понимала, что и у меня кровь хорошая, амулеты тоже не самого дрянного свойства. Если б я спокойный был, то и не заметил, а когда нервы, что огонь... сам понимаешь.

Да уж, хуже нет, чем воздействовать на человека, который в беспокойстве пребывает. И прямым-то нажимом не всегда заломать выходит, не говоря уже о слабом мягком влиянии. Этакое скатиться, что вода с гусиных перьев.

- А она, знай, плетет себе... и такое спокойствие вдруг на душе наступило. Она шепчет, что там, на другом берегу, точно деревня есть, которая с храмом, что и священник быть должен, что поженимся. А если и не будет, то достаточно старшего по званию попросить. Мол, он право имеет связать двух влюбленных.

Больно ему было, видать, и боль эта не откипела, не отгорела, если кривится да за сердце свое хватается. Должно быть, после этакого предательства Стрежницкий и переменился окончательно, переставши в женщинах людей видеть, потому и с легкостью соглашался на дела, которые иные полагали бесчестьем.

Димитрий вздохнул.

Придется ходатайствовать, чтобы отпустили его. Только куда он, к работе привыкший, что старый гончак к звуку трубы, денется? Запьет и сдохнет от тоски?

- И главное, я будто бы... знаешь, такое вот ощущение, что пополам разломило. Одна моя часть радовалась, а другая... прозрела, не иначе?

Вот и результат несвоевременного вмешательства.

- Я увидел вдруг, как она на меня смотрит. Этак, снисходительно и с легкою брезгливостью. И еще с раздражением, небось, полагала, что я сразу подчиниться должен. И бешенство меня накрыло такое, что и сказать страшно. Помню, взял ее за шею и тряхнул... те люди... я ж их знал. Они ж не просто так... я своих берег, никогда не кидал в бой без особой нужды. И мы годами вместе шли... но тогда... понимаешь, если б она заплакала или стала говорить что... мол, ошибся, попутал... она бы могла вывернуться. Я ж с бабами не воевал... и своим обижать сильно не велел. Нет, лгать не стану, мои люди не монахи, всякого бывало, и насильничали, и грабили. Убивали порой... чаще сослепу, но чтоб измываться, как иные, того не было...

...может, в монастырь его какой отправить, на послушание?

Святозару вон помогло изрядно, глядишь и Стрежницкий душой прозреет, проникнется светом Божьим да и простит себя, давешнего.

- А она зашипела и с ножом отбиваться. Мои-то люди ученые, мигом скрутили. Вот тут-то ее и прорвало... много о себе услышал.

И сомнительно, чтобы среди многого этого была хотя бы толика приятности.

- Вот я и велел ее вздернуть... погорячился, конечно, надо было бы переправить все ж Вышняте, пусть бы разбирались. Мне так и сказали после, мол, погорячился...

Он вздохнул и глаза открыл.

- Это верно... - Димитрий поднялся и подошел к кукле. Стало быть, не первая попавшаяся девица... стало быть, специально для Стрежницкого готовили. Надо будет велеть, чтобы мастера отыскали. Навряд ли подобных умельцев много... хотя... в Университете вон целое отделение юных живописцев со скульпторами вместе. Поднеси такому карточку, а с нею и десяток золотых, глядишь, и расстараются, вопросов лишних не задавая.

Вот пусть со скульпторов и начнут.

И дуэль эта... она и вправду неслучайна. Но... почему? Что в Стрежницком такого... или...

- Девку твою кто с ветки снимал?

Он задумался и плечом так дернул, признался:

- Я.

- Мертвая была?

- Мертвая.

- Точно?

Он губу пожевал.

- Два дня висела... ей вороны глаза выклевали.

То есть, ожить вряд ли смогла. Но вот...

- Как, говоришь, звали-то?

Глава 44

Глава 44

Письмо от Соломона Вихстаховича Лизавета перечитала дважды. И трижды. И четырежды. И даже над свечкою подержала в тайной надежде, что буковки возьмут да исчезнут, а вместо их появятся другие, настоящие. Но ничегошеньки не добилась, только бумага пожелтела слегка.

Погано получалось.

...дорогая Лисавета, я вынужден в скором времени покинуть Арсею, что и тебе советую. К сожалению, климат здешний грозит переменами, которые рискуют пагубно сказаться на здоровье многих людей...

Вот как так можно?!

...памятуя о нашей договоренности, я открыл в банке счет на две тысячи рублей. Полагаю, этого будет достаточно, чтобы компенсировать некоторые неудобства, причиненные тебе моим отъездом. Также я оставил поверенному вполне определенные инструкции на случай, если ты посчитаешь возможным и дальше выступать обозревателем.

Ага, обозревателем, мать его...

Лизавета выругалась, позабывши, что девицам приличным оно не пристало.

...однако тебе стоит помнить, что в отличие от меня, поверенный наверняка откажется иметь дело с посредниками, а потому ряд статей острых придется придержать.

Ничего.

Две тысячи... две тысячи - это не просто много, это много больше, чем Лизавета рассчитывала, ввязываясь в эту авантюру.

...а еще, дорогая Лисавета, позволь дать тебе совет, которому, конечно, ты вряд ли рискнешь последовать, однако все ж послушай человека, умудренного жизнью. Про Навойского многое говорят, однако никто из моих доверенных лиц не полагает его бесчестным. Потому с твоей стороны было бы разумным довериться ему, а еще передать, что «Сплетникъ» верен короне, что, впрочем, вряд ли повлияет на общественное мнение.

Властям не следует недооценивать силу слова.

И величину гнева, который намеренно разжигают в людях.

Твой престарелый дядюшка...

Дядюшка, как же...

И вот что ей делать?

...и третьего дня исчезла Марьяна Кобыльцова, девица подлого сословия, нанятая кухонною помощницей, - докладчик замолчал и потянулся к стакану. Кухарка сказала, что отправила ее за маслом, но та не вернулась, а вместе с нею исчезла и голова масла, три окорока и две фазаньи тушки...

- Кухарку потряси, - велел Димитрий, - небось, сама и взяла.

Первецов кивнул.

Хороший паренек, старательный весьма. Еще пару лет, глядишь, и до чинов дослужится, приобретет должную степенность, без которой в империи чин не чин, но так, сотрясание воздуха. И говорить станет иначе, медленней и тише, тем самым важность собственную подчеркивая.

- Значит, без малого полторы дюжины? За последние две недели? И никто не всполошился? - Димитрий заложил руки за спину, ибо возникло нехорошее такое желание схватить Первецова за шиворот и тряхнуть от души.

Он же ж поставлен был слуг блюсти.

Неужели в журналы и не заглядывал? Так и есть, не заглядывал, небось, с камер-фурьерами чаевничал, а те и рады, им лишнее внимание к делам внутренним без надобности. Вот и докладывали, что будто бы все в порядке...