...Ее императорское Величество сквозь ресницы разглядывали баронессу с немалым любопытством. Она и прежде при дворе являлась, хотя и держаться предпочитала наособицу, всем видом своим выказывая мучительную жалость к тем, кто чересчур уж грешен...
Что изменилось?
А ведь святые места... храмы... нет, вера людям нужна, но вот она разною бывает, а уж служители ее тем паче. И если возвращению Императора радовались все, то после... от него ждали чуда, не меньше, что волей своей перечеркнет он годы смуты и возродит Империю во всем былом ее величии.
Восстановит дворянское право.
И вольности исконные.
И...
...и церковную десятину вернет, а с нею и все, из церквей бунтовщиками изъятое. Он же постановил все, у бунтовщиков изъятое, в казну передать, а уж что из этой казны пришлось города восстанавливать, хлеб покупать, нанимать целителей и магов, чтобы возродили поля...
...останавливать эпидемии.
...отстроить деревеньки.
...дать подъемные и помочь семьям, потерявшим кормильца, а таких были не тысячи и не сотни тысяч - миллионы.
Нет, храмы и погодить могут, в отличие от людей.
...не всем понравилось.
А после и реформы, которые император проводил жестко, и люд, уставший от войны, принимал, не из понимания, но из страха, что смута вернется... не вернулась. Реформы же... сколько отыщется тех, кто решит, что прежде было лучше?
Что с наследником сладить будет проще, чем...
...а ведь баронесса в девичестве Бурлякова. Род весьма древний, почтенный, из тех, которые всегда у трона были, то ли опорой, то ли стражей, но смута изрядно пошатнула их власть, восстановиться-то восстановились, однако ныне представляли лишь тень былого могущества.
Ее императорское Величество протянуло баронессе корзинку.
- Мне кажется, - произнесла она тихо. - Что тем, кто красив, богат и успешен не след забывать о других... что Господь...
Ресницы чуть дрогнули, ибо эта вера была все же не совсем понятно, хотя за годы жизни среди людей императрица привыкла играть и в веру тоже.
- ...завещал быть милосердным ко всем детям своим. И мне лишь хотелось, чтобы особы юные показали себя наилучшим образом. Я не сомневаюсь, что воспитанные примером родителей...
Северцева отчетливо фыркнула.
- ...они послужат примером многим... ибо человек должен помогать человеку.
Дамы зашелестели, то ли споря с весьма сомнительным сим высказыванием. Ее императорское Величество поднялись.
- Не стоит забывать, что именно бедность и несчастья подданных наших некогда стали причиной многих бед, и если мы сейчас малым делом способны предотвратить грядущую смуту, то не стоит ли того ради переступить через гордыню?
Останавливать ее не посмели.
Лишь Северцева громко сказала:
- Одной молитвой, даже вашей, милая Бесси, сыт не будешь...
...в покоях Императрицы было жарко. Горели камины и свечи, установленные в старинных семирожковых канделябрах. Сидела в кресле Анна Павловна, задумчиво перелистывая странички своего блокнотика.
При появлении Ее императорского Величества она поднялась, причем сделала это без лишней спешки, с обычным своим достоинством. Блокнотик положила меж канделябров, вздохнула, помахав перед лицом растопыренною пятерней.
- Все одно не понимаю, как вы эту жару переносите, - сказала она с легким укором. - И свет этот... может, все же пусть протянут провода?
- И поломают мне все стены? - императрица Веревия упала в освободившееся кресло и потянулась с немалым наслаждением. - Даром что ли я эту красоту растила?
Яшмовые стены лоснились, будто маслом смазанные. И всякий раз мнилось рисунок менялся, будто медленно, неуловимо человеческим глазом текли каменные волны, складываясь в преудивительные картины.
- Да и со свечами мне привычней.
Анна Павловна привычно и весьма споро вытаскивала из золотых волос булавки, порою погнутые, порой и вовсе поломанные, уже не удивляясь тому. Бледные пальчики ее расплетали косы, высвобождая пряди. И те, благодарные, цеплялись за руки освободительницы.
- Хорошо-то как... - императрица тепло весьма жаловала, и ныне в кресле, поставленном аккурат перед камином, от души наслаждалась жаром пламени, который люди сочли бы чересчур уж горячим.
Неуместным посреди лета.
- Недовольны? - поинтересовалась Анна Павловна, но больше для порядку, потому как сама распрекрасно понимала: довольных не будет.
Понимающих и то, если найдется, то пару человек. И может, действительно стоило бы попроще? Пусть бы спели там, станцевали, сыграли на кловесинах, выказывая простые незатейливые домашние таланты. Опять же, конкурс акварелек провести или стихов... стихи еще в альбомы записать можно, на долгую, так сказать, память.
А они тут с благотворительностью неуместной.
- Недовольны, - согласилась императрица с улыбкой. - Но здесь так легко забыть... забыться...
Она провела пальчиками по наборной поверхности столика. Сложенный из нескольких пород дерева, украшенный перламутром, он был роскошен.
- К сожалению, слишком мало осталось тех, кто еще помнит смуту и не желает ее повторения. Прочие же... прочие шепчутся о том, как было хорошо до смуты...
Гребень вновь скользил по волосам, и те рассыпались золотым покрывалом, растекались по шелку одеяния, по атласу обивки, по ковру и камню пола, становясь частью сложного узора его.
- Однажды они уже уцелели... чудом... но во второй раз чуду случится не позволят.
Это Анна Павловна и сама понимала. Более того, порой ее несказанно удивляли и, что уж тут говорить, злили эти человеческие упрямство и глупая уверенность, что на сей раз все будет иначе. Что, если поднять бунт, небольшой такой бунт, только чтобы власть переменить, то все обойдется малою кровью.
И власть переменится.
И вольности вернутся. И подлое сословие с радостью примет возвращение древних обычаев. А если не с радостью, то кому какое дело?
- Лучше расскажи, что там? Вернулся хоть кто? - императрица вытянула руку, почти сунув ее в огонь, но пламя лишь ласково коснулось ладони, на которой проступила золотая чешуя.
- Вернулись... - Анна Павловна отложила гребень и взяла в руки книжицу. - Гуляковская, Игерникова и Завихина наотрез отказались покидать экипаж. Громко заявили, что будут жаловаться.
- Жаловаться - это хорошо...
Пламя соскальзывало с ладони, а пальцы императрицы оставались белы, каменны.
- Затеяла все Гуляковская, остальные просто...
- Просто, сложно... они уже взрослые. Замуж вот идти могут, детей воспитывать... чему они их научат?
Анна Павловна склонила голову, признавая правоту Ее императорского Величества, но сочла возможным заметить:
- Гуляковский-старший давно при вашем супруге советником, не из дрянных человек, обязательный. А вот жену ему нашли по титулу...
- А про другое забыли...
- Именно.
- И дочь?
- Всецело супругой воспитана. Она... весьма самоуверенна... батюшка ее в фаворе, оттого и позволяет себе несколько больше, нежели прочие.
- Что ж, - императрица руку из камина убрала. - Чужими заслугами долго жить не будешь... куда их послали-то?
- В дом призрения. В тот, помните, откуда жалоба была, что стариков морят?
Императрица кивнула.
- Подготовь им награды... по-достоинству. Кто еще?
- Сестры Артемьевы в сиротский приют зашли, имели премилую беседу с директрисой. Чаю попили. Оставили по сто рублей на сиротские нужды и удалились...
...весьма собой довольные.
Они даже позировали перед этим приютом, сами пригласивши газетчика, что следовало признать, было довольно ловко. Однако Анна Павловна не сомневалась: и этих ждет достойная награда.
- А директриса...
- Деньги, думаю, присвоила... у нее старшенький в академию поступил, а еще двое своих.
- Маг-то хоть сильный?
- Изрядный.
- Что ж... детей мы не тронем, но и позволить воровать... сама понимаешь.
Анна Павловна понимала. И вздохнула. И снова вздохнула вспомнивши, о чем в городе бают. Ведь мерзость совершеннейшая, а поди ж ты... находятся такие, которые верят, и поверивши, верой своей делают невозможное, облачая ложь дичайшую в правдивые одежды.